Артём сидел на скамейке во дворе студенческого общежития, слегка покачивая ногой в ритме собственных мыслей. Внешне он казался расслабленным, но его взгляд, устремлённый в одну точку перед собой, выдавал внутреннее напряжение. Руки лениво лежали на коленях, а на лице играла едва заметная, холодная усмешка. Он внимательно разглядывал свои новые кроссовки — символы временного успеха, приобретённого без особых усилий. Но за этой маской равнодушия скрывалось полное отсутствие сочувствия и готовность отвернуться от того, что могло изменить чью-то жизнь навсегда.
Перед ним стояла Тася. Она держала в руках тест, который только что перевернул её мир с ног на голову. Два тонких розовых штриха на экране стали для неё приговором и одновременно надеждой. Сжимая бумажную полоску так сильно, что пальцы побелели, она чувствовала, как земля уходит из-под ног, будто бы сама реальность начала рушиться. Её сердце билось часто и болезненно, в груди всё сжалось от страха, унижения и неопределённости.
— Как ты могла быть такой наивной? — спросил Артём, даже не потрудившись посмотреть ей в глаза. Его голос был ровным, почти безразличным, словно речь шла о чужих людях или случайном происшествии. — Я же предупреждал: это не должно было стать чем-то серьёзным. Это была игра. Не более того.
Тася попыталась заговорить, но слова застревали в горле. Голос предательски дрожал, когда она наконец произнесла:
— Но ведь мы… мы же были вместе… Я думала…
Она замялась, потому что понимала: то, что было для неё началом чего-то важного, для него оказалось лишь эпизодом. Просто мимолётным романом, который можно выбросить из жизни, как использованную сигарету.
— Что «мы»? — Артём наконец поднял на неё глаза. В них не было ни капли тепла, ни намёка на сожаление. Только холод и отстранённость. — Мы просто проводили время. А теперь ты хочешь превратить всё это в обязательства? Забудь об этом.
Его слова резали как ножом. Каждое из них отзывалось болью в груди, но больше всего Тасю ранило то, что он говорил с уверенностью, будто бы это она виновата во всём. Будто бы она сама впустила в свою жизнь боль, которую теперь не знала, как пережить.
Щёки горели от стыда. Она чувствовала, как вокруг начинают собираться любопытные взгляды — студенты, проходящие мимо, замедляли шаг, делая вид, что просто задумались, но на самом деле старались услышать каждое слово. Кто-то уже начал перешёптываться, кто-то просто наблюдал с откровенным интересом. Для всех они были парой, а теперь — жалкой сценой разрыва.
— Решай сама, — сказал Артём, вставая со скамейки. — Только без меня. У меня впереди диплом, работа, планы на будущее. А ты… ты сама во всём виновата.
С этими словами он ушёл, не оборачиваясь, не оглядываясь, будто бы между ними ничего и не было. Тася осталась стоять одна, посреди двора, где ещё недавно смеялись, целовались, планировали встречи. Теперь же всё это казалось фарсом, иллюзией, в которую она глупо поверила.
Она медленно пошла прочь, не зная, куда направляются её ноги. Внутри неё всё рушилось. Не только отношения, но и само представление о себе. О будущем. О жизни. Беременность, которая должна была стать радостью, теперь ощущалась как приговор. Учёба давно пошла насмарку — она пропускала занятия, теряла концентрацию, её постоянно мутило от токсикоза. И домой ехать не хотелось. Родители — оба с зависимостью, оба — источник постоянных ссор, упрёков, разрушительных слов. Там её ждала не помощь, а новая порция унижений.
«Что мне делать?» — крутилось в голове снова и снова. Боль становилась невыносимой. Может быть, стоит прекратить всё? Покончить с этим? Избавиться от ребёнка, от боли, от стыда, от безысходности?
И вот она бродила по ночному городу, не замечая дороги. Дождь начался внезапно — сначала несколько редких капель, потом всё сильнее и сильнее. Лужи, освещённые фонарями, отражали тусклый свет, как будто пытались дать ей последний сигнал: «Не сдавайся». Город, обычно живой и шумный, теперь казался ей чужим, холодным и равнодушным.
В какой-то момент она очутилась на высоком мосту через реку. Здесь было пусто. Лишь изредка проезжали машины, оставляя после себя следы света на мокром асфальте. Вода внизу казалась чёрной, бездонной. Мрак, в который так легко было исчезнуть.
— Может быть, так будет лучше, — прошептала она, забираясь на ограждение. Ветер трепал волосы, дождь хлестал по лицу, но Тася уже не чувствовала ни холода, ни боли. Только пустоту.
Но именно в этот момент, когда она закрыла глаза, собираясь сделать последний шаг, раздался детский крик:
— Тётя! Тётя, помогите!
Тася резко обернулась, потеряла равновесие и неуклюже соскочила с ограждения. Колено больно ударилось об асфальт, но эта боль показалась ерундой по сравнению с тем, что она чуть не совершила. Перед ней стояла маленькая девочка лет десяти. Мокрая, растрёпанная, испуганная. Она схватила Тасю за руку и потащила к скамейке, где лежал пожилой мужчина. Бледный, с трудом дышащий, с рукой, прижатой к груди.
— Дедушка, я нашла помощь! — воскликнула девочка, опускаясь рядом со стариком.
— Как вас зовут? — спросила Тася, опускаясь на колени.
— Мариша, — ответила девочка. — А дедушку — Савелий Петрович. Он добрый, недавно накормил меня, когда я голодная была. А сейчас ему плохо стало.
Тася быстро осмотрела мужчину. Его лицо было серым, губы синеватые. Состояние было явно опасным.
— Есть лекарства? — спросила она.
Старик слабо кивнул и указал на карман пиджака. Тася достала пузырёк с таблетками, положила одну под язык, аккуратно приподняла его голову. Через несколько минут дыхание немного успокоилось.
— Полегче будет, — прошептал он. — Думал, всё, конец пришёл.
— Не говорите так, — мягко ответила Тася. — Как вы себя чувствуете?
— Лучше, — Савелий Петрович слабо улыбнулся. — Хорошо, что Мариша тебя нашла. Умная девочка.
Они укрылись под козырьком автобусной остановки, пока дождь не стал менее яростным. Когда ливень сменился на лёгкий моросящий дождь, из-за туч выглянула луна, золотя мокрый асфальт.
— Странный вечер, — пробормотал старик. — Три одиноких человека на мосту среди ночи. Наверное, не случайно.
Мариша прижалась к нему, как к родному дедушке. Тася смотрела на них и впервые за долгое время почувствовала, как внутри просыпается что-то тёплое. Может быть, не всё потеряно?
Потом они сидели на ступеньках остановки, отдышавшись после пережитого. Савелий Петрович рассказал, что живёт в деревне, один, без детей, только кот Васька да воспоминания о жене. Мариша призналась, что дома ей страшно — мама пьёт, приходят незнакомые мужчины, шум, скандалы. Она часто прячется на улице. Тогда Тася тоже рассказала о своей беременности, о том, что её бросил любимый человек, что учеба рушится, что некуда идти.
— Дурёха ты, — покачал головой старик. — Жизнь штука сложная, но ради малыша нужно держаться. Они ни в чём не виноваты.
Мариша взяла Тасю за руку:
— А у тебя будет малыш? Как здорово! Я всегда хотела сестрёнку или братика.
Старик задумчиво посмотрел на девочек, потом неожиданно предложил:
— Поехали ко мне. У меня большой дом, места полно, а я один. Хоть порядок наведём вместе.
— Правда? — обрадовалась Мариша. — А никто не будет скучать, если я исчезну?
— Дам вам крышу над головой, — кивнул Савелий Петрович. — А ты как? — обратился он к Тасе.
Она колебалась. Это было безумием — доверять незнакомому человеку, ехать в неизвестность. Но что её ждало здесь? Общежитие с осуждающими взглядами? Родительский дом с алкоголем и криками?
— Хорошо, — решилась она. — Спасибо вам.
На следующее утро Тася собрала свои вещи в общежитии. Соседки с недоумением наблюдали за ней:
— Куда ты?
— К родственникам, — соврала она.
Мариша тоже быстро собрала свои немногочисленные вещи. Мать даже не заметила её отсутствия — лежала в беспамятстве на диване.
Утром, перед рассветом, они встретились втроём на вокзале. Савелий Петрович купил билеты, и электричка понесла их прочь от города, от прошлого, навстречу новой жизни.
Село Лесники встретило их утренним туманом, запахом свежей земли и тишиной. Савелий Петрович провёл их через опушку к своему дому — большому деревянному срубу, окружённому садом и высоким забором.
— Ой, как красиво! — восхитилась Мариша. — Как в сказке!
— И правда красиво, — согласилась Тася, оглядывая участок. — Может быть, это и есть мой новый дом.
— Заходите, заходите! — оживлённо заторопился Савелий Петрович, поправляя старую шапку и распахивая калитку. — Сейчас завтрак приготовлю. Надо же как следует угостить гостей!
Дом внутри оказался просторным и уютным, будто бы хранил в себе тепло многих поколений. Большая кухня с русской печью, тёплая гостиная с мягкими креслами и потрескавшимся журнальным столиком, несколько спален на втором этаже — всё говорило о том, что здесь когда-то жили люди, любили, смеялись, строили планы.
— Выбирайте комнату, — предложил хозяин, горделиво разводя руками. — Места хватит для всех.
Девочки выбрали светлую, просторную комнату на двоих с окнами, выходящими в сад. За окном цвели яблони, а пчёлы лениво жужжали над цветами. Мариша сразу же принялась раскладывать свои немногочисленные вещи, словно хотела поскорее обосноваться здесь, сделать это место своим домом. Тася же стояла у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу, и чувствовала, как напряжение последних недель медленно отпускает её.
За завтраком Савелий Петрович рассказывал смешные деревенские истории, подкладывал девочкам домашний сыр и молоко из своей коровы, которое он сам доил каждое утро. Его голос был полон тепла и какой-то особенной, деревенской уверенности — уверенности человека, который знает цену жизни и умеет радоваться малому.
— Хорошо тут, — призналась Мариша, делая большой глоток свежего молока. — Такого тишины и спокойствия в городе точно нет.
— А воздух какой! — добавила Тася, вдыхая полной грудью. — Как будто каждый вдох дарит силы.
Вечером они вышли прогуляться по полю за домом. Мариша бегала по траве, собирая полевые цветы, кружилась, смеялась, будто пыталась наверстать упущенное время. Тася медленно шла рядом со Савелием Петровичем, чувствуя, как впервые за долгие месяцы её душа начинает успокаиваться.
— Спасибо вам, — тихо сказала она. — Вы не просто нас приютили. Вы спасли нас.
Старик помолчал, потом мягко ответил:
— Да что ты, девочка. Это вы меня спасли. Я ведь совсем один оставался. Всё больше времени проводил с воспоминаниями, чем с живыми людьми. А теперь дом снова живой. Слышишь? Здесь снова слышны голоса, смех, шаги. Это лучший подарок, который только можно представить.
Первый месяц в Лесниках пролетел незаметно. Тася и Мариша с энтузиазмом взялись за хозяйство. Они мыли окна, чистили углы, украшали дом полевыми цветами и ветками смородины. Каждый день становился новым, наполненным смыслом. Савелий Петрович заметно расцветал: щёки порозовели, взгляд стал яснее, он даже начал чаще улыбаться, рассказывать истории из молодости, вспоминать жену, которую так долго оплакивал.
Мариша быстро адаптировалась. Она набрала вес, стала увереннее в движениях, в общении. Девочка подружилась с местными ребятами, бегала купаться на речку, помогала Тасе ухаживать за огородом, собирала ягоды, училась готовить простые блюда.
— Никогда не думала, что деревенская жизнь может быть такой интересной, — призналась однажды Тася, поливая грядки с огурцами под вечерним солнцем.
— А мне нравится, что здесь никто не кричит и не дерётся, — добавила Мариша, укладываясь на траву с книгой в руках.
Слухи в деревне начали распространяться быстро. Все были уверены, что у Савелия Петровича живут родственницы из города — то ли племянницы, то ли дальние родственники. Старик не спешил их развеивать, потому что знал: лучше быть «приличной» легендой, чем правдой, которая может вызвать осуждение или лишний интерес.
Тася впервые начала позволить себе мечтать о будущем малыша. Здесь, в тишине и покое, беременность протекала намного легче. Не было городского шума, давления, постоянных напоминаний о прошлом. Она представляла, как будет гулять с ребёнком по этим полям, как научит его любить природу, как вместе будут собирать яблоки осенью, кататься на лыжах зимой.
В августе в дом постучался новый егерь — Алексей Сергеевич. Мужчина лет тридцати с добрыми глазами и лёгкой усталостью в лице. Рядом с ним крутился верный пёс Жорик — лохматый дворняжка с умными, внимательными глазами, будто бы тоже хотел поскорее поселиться в этом доме.
— Савелий Петрович, можно на постой? — спросил Алексей. — Обещали дом егеря к осени отремонтировать, а пока жить негде.
— Конечно, конечно! — обрадовался старик. — У нас места хватит. Знакомься — это мои девочки, Тася и Мариша.
За ужином Алексей рассказывал о своей работе, шутил, подтрунивал над городскими привычками Таси. Она чувствовала, как краснеет от его внимания, но это было приятно. Он был другим — не таким, как Артём. Спокойным, внимательным, с пониманием относился к её страхам и переживаниям.
— А что, в городе огурцы в магазине растут? — смеялся он, глядя, как Тася осторожно срывает овощи с грядки.
— Не смейтесь, — обиделась она. — Я учусь.
— Учись, учись, — кивнул Алексей. — Деревенская наука тоже полезная.
Когда Тасе понадобилось съездить к врачу в райцентр, Алексей без колебаний предложил подвезти. Он помог ей оформить документы, дождался у поликлиники, принёс кофе, чтобы ей было легче переждать очередь.
— Спасибо, — сказала Тася, садясь в машину. — Вы очень добрый.
— Да ладно, — смутился он. — Обычное дело.
Вечером, когда Мариша и Савелий Петрович смотрели телевизор, Тася и Алексей вышли прогуляться по саду. Было тихо, пахло яблоками и поздними цветами. Луна уже висела высоко, озаряя тропинки серебристым светом.
— Знаешь, — сказал Алексей, останавливаясь у забора, — я недавно развёлся. Жена не выдержала деревенской жизни, уехала в город. Детей с собой забрала.
— Мне жаль, — тихо ответила Тася.
— А я боюсь начинать всё сначала. Вдруг опять не получится?
Тася помолчала, потом решилась:
— Алексей, я должна вам сказать правду. Я не родственница Савелия Петровича. Мы с Маришей просто… беглянки. У меня будет ребёнок, а отец от нас отказался.
Алексей остановился, внимательно посмотрел на неё:
— И что? Это что-то меняет?
— Не знаю, — растерялась Тася. — Я подумала, что вы должны знать.
— Тася, — он взял её за руки, — мне всё равно, какая у тебя история. Важно, какая ты сейчас. А ты хорошая. И Мариша хорошая. И Савелий Петрович счастлив с вами.
За окном дома Савелий Петрович отодвинул занавеску и улыбнулся, глядя на молодых людей в саду. Наконец-то в его доме снова будет настоящая семья. Та, где любят, заботятся, поддерживают.
Осень принесла новые заботы. Мариша пошла в деревенскую школу. Все вместе они собирали её к первому сентября — покупали тетради, ручки, новое платье. Савелий Петрович сам сшил сумку, Алексей нашёл старый портфель, который отполировал и подарил девочке.
— Я немножко боюсь, — призналась Мариша накануне учебного года. — А вдруг дети не примут?
— Примут, — уверенно сказал Алексей. — Ты же умная и добрая.
— А если спросят про родителей?
— Скажешь, что живёшь с дедушкой и сестрой, — предложила Тася. — Это ведь правда.
В октябре у Таси начались схватки. Алексей примчался с работы, Савелий Петрович суетился, собирая сумку в роддом. Мариша плакала от волнения, бегала вокруг, не зная, куда себя деть.
— Всё будет хорошо, — успокаивал всех Алексей. — Тася сильная.
Дочка родилась здоровой и крепкой. Когда Тася впервые взяла её на руки, она поняла, что Савелий Петрович был прав — ради этого маленького чуда стоило жить. Ради этой тепла, любви, жизни, которая начинается с первого крика.
Мариша была в восторге от малышки. Она помогала купать её, кормить, гулять с коляской. Для неё эта девочка стала родной, близкой, желанной.
— Она же совсем как моя сестрёнка! — радовалась девочка. — Тася, а можно, я буду звать тебя сестрой?
— Конечно можно, — растрогалась Тася, обнимая её.
Алексей проводил с ними всё свободное время. Он мастерил игрушки для малышки, помогал Тасе, читал Марише сказки на ночь. Вместе они стали семьёй, не формальной, а настоящей — созданной не бумагами, а любовью, заботой и общими трудностями.
Однажды вечером, когда дочка спала, а Мариша делала уроки, Алексей сказал:
— Тася, я хочу сделать тебе предложение. Выходи за меня замуж. Я удочерю Маришу, удочерю твою дочку. Будем настоящей семьёй.
Тася посмотрела на него сквозь слёзы:
— Алексей, а вы уверены? Мы ведь с багажом…
— Какой багаж? — он обнял её. — У нас есть любовь, есть дети, есть дом. Что ещё нужно для счастья?
Савелий Петрович, услышав новость, прослезился:
— Наконец-то! А то думал, вы так и будете ходить вокруг да около.
Летний вечер. Во дворе горит костёр, вокруг которого собралась вся семья. Алексей строит планы на расширение хозяйства, Тася качает на руках годовалую дочку, Мариша рисует на дощечке их дом, Савелий Петрович рассказывает смешные истории из своей молодости.
— А помните, как мы познакомились? — смеётся Мариша. — На мосту, под дождём!
— Помню, — кивает Тася. — Кто бы мог подумать, что из такой беды выйдет такое счастье.
— Это судьба, — мудро замечает Савелий Петрович. — Иногда самые страшные моменты приводят к самому лучшему.
Алексей подкладывает дрова в костёр, искры взлетают к звёздам. Дом за их спинами светится тёплыми окнами, из открытых дверей доносятся домашние звуки.
«Иногда встреча с чужими людьми становится началом большой семьи», — думает Тася, глядя на огонь. — «И самое главное — никогда не терять надежду. Даже на мосту, под дождём, в самую тёмную ночь где-то рядом может оказаться тот, кто протянет руку помощи».
Жорик лает на что-то в кустах, Мариша смеётся, малышка сладко спит на маминых руках. Это и есть счастье — простое, тёплое, настоящее.