— А сколько детей ты бы хотела? — спросил Олег с той особенной улыбкой, от которой у Кристины всё внутри теплело. Она заметила, как свет лампы играет в его глазах, окрашивая их в тёплый янтарный цвет.
Кристина подняла взгляд от чашки с чаем и сделала вид, что серьёзно задумалась. Её глаза блеснули игриво.
— Много, — протянула она, прижимая ладони к тёплой керамике. — Человек десять. И все друг за другом — погодки.
Олег рассмеялся — легко, чуть хрипловато. Он придвинулся ближе на диване, не скрывая удивления.
— Ты серьёзно? Десять?
— Конечно! Представь: утро, вся кухня завалена детьми. Кто-то с ложкой каши, кто-то дергает меня за волосы, кто-то уже выгулял собаку, а кто-то затаился в кладовке. А мы стоим посреди всего этого хаоса и решаем, кого первым умыть, а кого — отправить в угол.
Олег усмехнулся, обнял её за плечи, притянул к себе.
— Я это представляю. Только учти: я полжизни за рулём, а ты будешь с ними одна?
— Зато когда ты вернёшься с рейса — каждый ребёнок потянет тебя к себе: один покажет, как научился читать, другой — как свалился с дерева. А ты будешь им читать книги, пока я буду ставить ужин на стол. Я хочу дом, наполненный голосами, Олег. Хочу, чтобы пахло пирогами и детским шампунем. Хочу, чтобы наша жизнь звучала, как песня.
Он долго смотрел на неё, потом тихо сказал:
— Я тоже хочу. Очень.
Тогда, в той маленькой съёмной квартирке с облупленными стенами, они оба были уверены: стоит только захотеть — и мечта станет реальностью. Они смеялись, выбирали имена для будущих детей, спорили, как звать третьего, если девочка, и кто будет старшим — мальчик или девочка. Целовались, обнимались, и в их мире не было ни одной причины, почему всё могло сложиться иначе.
Но пять лет спустя Кристина стояла на пороге большого дома из красного кирпича в фешенебельном посёлке. Дом был красив, с витражами, высокими ступенями и коваными перилами. Позади захлопнулась дверца машины — но она даже не обернулась.
«Вот он», — подумала она. — «Дом, о котором мы мечтали. Только слишком тихий».
Олег, который за эти годы вышел из дальнобойщиков в владельцы собственной транспортной компании, подошёл и обнял её сзади.
— Как тебе?
Кристина слабо улыбнулась, не оборачиваясь.
— Просто… огромный. Как будто может вместить всех китайцев.
— Преувеличиваешь, — усмехнулся он. — Но согласись, просторно.
Он поцеловал её и вошёл в дом, весело хлопнув ладонью по холодной кованой ручке.
А Кристина осталась стоять. Ветер трепал край её пальто. Солнце опускалось, тени растягивались длинными полосами, как и тишина в груди. Она вспомнила тот вечер — диван, чай, разговор о детях. Внутри ёкнуло. Они ведь тогда говорили от сердца. Хотели одного. Но годы прошли, и из всей мечты сбылась лишь половина. Дом есть. А детей — нет.
Они осматривали комнаты. Просторный холл, высокие потолки, белые стены и деревянная лестница, источающая запах свежего лака. Всё новое. Чистое. Без следов жизни. Шаги отдавались эхом, словно кто-то невидимый следовал за ними.
Кристина медленно переходила из комнаты в комнату. Гостиная с камином. Кухня с островом. Панорамные окна в гостиной с видом на лес. Наверху — пять спален, каждая со своей отделкой: голубая, зелёная, розовая. Их спальня — в пастельных тонах, с безупречно белым постельным бельём.
Она заглянула в одну из комнат. Пусто. Лишь коробки на полу. В другой — собранная детская кроватка, покрытая целлофаном. Подарок от сестры — напоминание о том, чего так и не случилось.
«Чьи это комнаты?» — думала она. — «Родители далеко. Друзья… Кто у нас остался? А дети…»
Сев на край кровати, Кристина провела рукой по грубому покрывалу.
«Они же должны быть здесь. Я делала всё правильно. Всё…»
Вспомнились годы поездок по врачам, уколы, операции, дорогие клиники за границей. Запах стерильности, надежда, которая звенела в каждом диагнозе. Всё — зря.
Олег никогда не жаловался. Он всегда говорил, что у них ещё всё впереди. Что они двое — уже семья. Но она замечала, как он смотрит на чужих детей. Как задерживает взгляд на беременных женщинах.
Не отдалился. Но внутри неё росло чувство, будто она — несостоявшаяся. Будто она недотягивает до какой-то невидимой планки.
А дом… Он только усиливал эту пустоту.
Олег сидел на веранде, когда к нему подошла Полина.
— Привет… Можно? Я просто шла мимо.
Он кивнул — вежливо, но сдержанно.
— Красивый дом. Как из журнала. Вы молодцы.
Она присела рядом, водя пальцами по деревянным перилам.
— Знаешь… Я всё думаю: зачем ему, Олег, эта женщина? Ведь она не даёт тебе того, чего ты хочешь. Детей. А я могу.
Он посмотрел на неё молча.
— Я могу родить тебе детей, — почти шепнула она. — Забудь Кристину. Будь со мной. Я тоже люблю. Я всегда рядом. Я знаю, ты хочешь семью. Настоящую.
Ветер колыхал листву. Ни звука.
Кристина стояла за дверью, услышав каждое слово. Губы онемели, сердце сжалось, будто кто-то начал его медленно выжимать.
«Зачем… Почему именно сейчас…»
Она сделала шаг назад, но осталась.
Олег встал.
— Полина, — твёрдо и спокойно произнёс он, — ты перешла черту.
— Я говорю то, что чувствую.
— А я — нет. Ты просто знакомая моей жены. Больше ничего. Не смей больше приходить сюда. Никогда.
— Но ты же…
— Уходи.
Он вошёл в дом. Кристина, так и не выдав себя, прижалась к стене, дав себе выпустить лишь одну слезу. Остальное — сгорит внутри.
«Почему так больно?.. Разве деньги стали единственным, что движет людьми? Почему даже те, кто рядом, могут так…»
Телефон в кармане завибрировал. Ещё один анализ. Ещё один звонок из клиники. Ещё один голос, говорящий: «Ситуация сложная». Эти слова уже не вызывали боли — только усталость. Надежда давно иссохла, как цветок на палящем солнце.
Она сидела на подоконнике в спальне, смотрела в сад, где кто-то стриг кусты. Олег вошёл, сел рядом, положил руку ей на колено.
— Я не могу больше, Олег… — прошептала она. — Не могу лечиться, не могу ждать. Я устала чувствовать себя неполноценной.
Он не ответил. Просто обнял. Крепко.
— Мне страшно, — добавила она. — Боюсь, что однажды ты уйдёшь. Найдёшь ту, кто сможет…
— Не найду, — сказал он, гладя её по волосам. — Потому что у меня уже всё есть. Ты — и всё. Остальное — мы придумаем.
Прошло несколько дней после переезда. Раздался звонок в дверь.
На пороге стояла пара. Женщина с подносом под вышитым полотенцем, аккуратной причёской и глазами, как у фарфоровой куклы. Позади — мужчина средних лет в классическом пиджаке в клетку и с шляпой в руках.
— Здравствуйте! Мы ваши соседи — Катя и Сергей Павловы. Живём в голубом доме с арками.
Кристина взяла поднос, поблагодарила. Внутри возникло странное ощущение — будто что-то щёлкнуло, предупреждая.
— Заходите на чай, — пригласила она.
На кухне, пока закипал чайник, Катя суетливо искала место для баночки с мёдом.
— Простите, мы ещё не всё распаковали, — заметила Кристина.
— О, ничего. Я сбегаю за своим чаем — без него никак.
И она исчезла.
Кристина осталась с Сергеем. Он стоял у окна, руки за спиной, и молчал. Затем вдруг сказал…
— У вас отличный дом, — сказала Катя, оглядывая гостиную. — Дети здесь будут чувствовать себя счастливо.
Кристина внутренне сжалась. Он не знал? Или всё-таки догадывался?
Когда вернулась Катя, у Кристины мелькнула мысль: что-то в этой паре не складывается. Сергей выглядел слишком старым для неё — лет на двадцать пять, не меньше. А когда она называла его мужем, её голос чуть дрогнул. Мгновенно, почти незаметно.
Их речь была слишком чёткой, слова — будто отрепетированными. Словно они следовали какому-то заранее подготовленному сценарию.
«Они действительно муж и жена?» — подумала Кристина, разглядывая их за столом.
Сумерки уже опускались за окном, и в доме повисло тихое напряжение — как перед поднятием занавеса в театре.
— Мы вместе уже четыре года, — сказала Катя, аккуратно складывая ноги под себя. — Муж и жена. Правда, разница в возрасте большая — почти двадцать семь лет. Но когда сердце выбирает, оно не смотрит на паспорт.
Кристина сидела с чашкой в руках, хотя ни разу не сделала глотка. Её взгляд задержался на безупречном макияже Кати, на том, как она держит руки — спокойно, чуть театрально. Голос был ровным, почти бесстрастным. Как будто она повторяла эту роль много раз.
— Понятно… — мягко ответила Кристина. — Наверное, это требует немало сил.
Катя улыбнулась.
— Мы редко об этом говорим. Люди не всегда понимают.
«Это странно», — думала про себя Кристина, разглядывая их как пару. — «Но кто я такая, чтобы судить? Может быть, это и правда любовь?»
Но внутри её терзали противоречивые чувства — смесь тревоги и любопытства. Будто часть картины никак не хотела вписываться в целое. Когда соседи ушли, Кристина прислонилась к двери, задержавшись на замке рукой. За спиной появился Олег.
— Ну как тебе они? — спросил он.
— Они какие-то странные, — тихо произнесла она.
— Мне тоже показалось, — кивнул Олег. — Больше похожи на отца с дочерью.
Кристина хотела рассмеяться, но что-то сдерживало её.
— У неё такое лицо… словно нарисованное, — пробормотала она. — И голос… как будто она его репетировала.
— А ты не репетировала, когда шла на первую выставку? — поддразнил он. — Твоя же серия обнажённых портретов тогда всех взбудоражила.
Кристина фыркнула, но улыбнулась. Вспомнила, как волновалась, выставляя свои работы на всеобщее обозрение.
Но где-то глубоко внутри осталась тревога.
Поздно ночью, распаковывая продукты, Кристина вдруг замерла.
— Тсс, — прошептала она.
Из-за стены, будто из самой глубины дома, доносился детский смех — звонкий, весёлый, как будто дети играли в прятки или щекотались друг другу.
Она замерла с банкой в руках. Олег продолжал переставлять крупы, ничего не услышав.
Смех затих.
«Что это было?» — думала она. — «Галлюцинации?..»
Она не сказала ни слова. Не решилась. Не хотела, чтобы Олег подумал, что она теряет связь с реальностью. Особенно сейчас.
На следующий день, когда Олег уехал в город, Кристина осталась одна. Дом казался особенно тихим, будто прислушивался. Она ходила по комнатам, задёрнула шторы, заварила чай. Но даже обычная суета не помогала — в доме чувствовалось что-то чужое.
В гостиной, едва она села на диван, снова раздался звук. Теперь — чётче. Смех. И голос — тонкий, мальчишеский:
— Маааамочка!
Кристина вскочила, прижав руки к груди, как будто могла таким образом успокоить бешено колотящееся сердце.
«Подвал», — поняла она. — «Оттуда это доносится».
Но ключей от подвала у них не было. Его дверь была массивной, деревянной, с железной ручкой и старым запором, будто из фильма ужасов. Ни она, ни Олег ещё не заглядывали туда.
Вечером они посетили соседей — те пригласили «на чай». Кристина долго отказывалась, но Олег настоял: «Просто знакомство. Что может случиться?»
Катя уже ждала у калитки — в белом свитере, с пледом на плече. Сергей сидел в гостиной с бокалом вина. На столе — сыр, фрукты, орехи. Создавалось впечатление уютного вечера. Слишком уютного.
Женщины расположились на веранде, мужчины — в другой комнате. Олег что-то показывал на телефоне, Сергей внимательно слушал.
— У вас есть дети? — неожиданно спросила Кристина.
Катя немного замялась.
— Нет… пока нет.
Кристина удивлённо приподняла бровь. «Пока»? Для мужчины, которому за шестьдесят? Это звучало странно. Почти абсурдно. Кто так говорит? «Пока нет». Как будто материнство ещё возможно. Или не для неё?
Поздно ночью, в кровати, Кристина не выдержала:
— Олег…
Он открыл глаза, медленно соображая, где находится.
— Что?
— Я слышу голоса. Детские. Каждый день. Из подвала.
Он сел, опершись на подушку, внимательно посмотрел на неё.
— Может, это просто кто-то во дворе?
— Нет. Я проверяла. Их нет. Но я слышу . Чётко.
Он смотрел на неё долго, сдержанно.
— Ты хочешь, чтобы я отвёз тебя к врачу?
— Олег! — вспыхнула она. — Я не сумасшедшая! Не истеричка! Я не придумываю ! Проверь сам!
— Хорошо. Завтра выходной. Разберёмся, — сказал он мягко, но в его тоне чувствовалась настороженность.
Кристина отвернулась к стене. И снова ощутила одиночество — даже рядом с любимым человеком.
Утром она проснулась от странного ощущения в воздухе. Не свет, не шум — нет. Просто атмосфера стала плотнее, будто надвигается гроза. Олег стоял у окна, в одной футболке, в тени. Лицо напряжённое, как будто только что вернулся из другого мира.
— Олег? — позвала она. — Что ты там делаешь?
Он обернулся медленно, будто не сразу узнал её.
— Я тоже слышу, — сказал он.
— Что?! — она вскочила. — Ты шутишь? Серьёзно? Или пытаешься меня успокоить? Или довести до конца?
Голос сорвался. Горло сжалось, руки задрожали.
Олег подошёл, сел рядом.
— Я был на кухне около трёх. Наливал воду. Всё тихо. А потом… услышал.
— Что именно?
— Смех. Детский. Не громкий — такой, будто прячутся и хихикают. Шаги. И голос… звонкий. Потом кто-то закрыл дверь внизу. Я думал, мне мерещится. Потом понял: это реально. Это есть .
Кристина смотрела на него, не дыша.
Облегчение пронзило грудь, как первый вдох после долгого погружения. Но следом пришла тревога. Это значит — что-то происходит . Она не сошла с ума. Но и это значит — в доме что-то живое .
— Нам нужно открыть подвал.
Олег кивнул. Бледный, но решительный. Только вот ключа в связке, доставшейся им с домом, не оказалось. До прежних хозяев дозвониться не удалось — они давно уехали за границу. Пришлось обратиться в управляющую компанию.
Охранник долго копался в ящике, ворча о правилах и инструкциях, но в конце концов выдал тяжёлый металлический ключ с гравировкой на ушке.
В подвале было темно и прохладно, пахло пылью и сыростью. Свет фонарика выхватывал из тьмы коробки, полки, старое кресло… и игрушки.
Кристина замерла. У стены стояла деревянная детская кухня. Рядом — кукольный домик. Точно такой, о котором она мечтала в детстве. Цветные оконца, миниатюрная мебель. Даже чайничек.
На полу — куклы, подушки, скомканные, будто кто-то недавно спал. Обрывки картинок, вырезанные из журналов и приклеенные к стене.
Кристина осторожно коснулась одной куклы. Олег молчал, осматриваясь.
— Смотри, — позвал он. — Здесь кто-то бывает.
Подушка сдвинута, ворс на ковре примят, рядом валяется фантик от конфеты.
— Это не просто подвал. Здесь кто-то живёт. Или прячется. Или играет.
Фонарик осветил стену. Там была дверь — металлическая, новая, с современным замком. Похоже, ею регулярно пользовались.
На следующий день Олег уехал. Вернулся вечером, с напряжённым лицом. В руках — ноутбук.
— Садись, — сказал он. — Послушай.
Кристина уселась напротив, в кухне. Он открыл несколько вкладок.
— Я проверил Сергея Павлова. Нет ни одной записи о нём — ни как о бизнесмене, ни как о владельце чего-либо. А вот Максим Сергеевич Павлов существует. Ему тридцать пять. Владелец шестнадцати фирм.
Кристина почувствовала, как внутри всё сжалось.
— Я ничего не понимаю…
Поздним вечером, когда дом погрузился в тишину, они снова услышали. Голоса. Детские. Ясные. Живые.
Кристина поднесла палец к губам, остановив Олега. Они спустились на цыпочках, прислушались у двери подвала. Голоса были внутри.
Они открыли дверь, включили свет. В углу — две девочки, пяти-шести лет, в ночных рубашках, босиком. Одна держала куклу, вторая рылась в коробке.
— Ой! — воскликнула одна. — Бежим!
Дети метнулись к выходу, проскользнув мимо взрослых. Кристина выбежала к окну подвала. Сквозь запылённое стекло она увидела, как маленькие фигурки бегут по газону и исчезают за дверью голубого дома — дома Павловых.
Через пятнадцать минут они уже стучали в ту самую дверь.
Сергей открыл быстро, в домашней одежде, с напряжённым лицом.
— Как дети оказались у нас в подвале? — прямо спросила Кристина.
— Кто они? — спросила Кристина. — И почему прятались?
В прихожей появилась Екатерина. Она не поднимала глаз, губы плотно сжаты.
Сергей прочистил горло и тихо произнёс:
— Лиза, Маша… Спускайтесь.
Раздался лёгкий топот — кто-то бежал по лестнице. Две девочки, те самые, что они видели в подвале. Одна чуть старше, взгляд полный тревоги. Волосы кое-как заплетены, руки зажаты за спиной.
— Папа… Прости… — прошептала она.
Максим протянул руку.
— Я же говорил — больше туда не ходить. Отдай ключи.
Девочка вынула связку из кармана, подошла и положила её на его ладонь.
— Это наши дочери, — сказал Сергей, почти шёпотом, словно сам не верил этим словам.
Кристина и Олег переглянулись. Тишина стала плотной, ощутимой, как туман.
— Я работаю дежурным в этом посёлке, — продолжил Сергей. — У меня есть доступ ко всем подвалам. Пока ваш дом пустовал, я дал им ключи — просто играть. Там было тепло, уютно. Мы следили, чтобы никто не заметил. Они никому не мешали.
— Но почему именно в подвале? — голос Кристины дрожал. — Почему не во дворе? Почему не как все?
Сергей тяжело вздохнул. Екатерина стояла в углу, крепко прижав руки к груди, будто сдерживая внутри какой-то напряжённый порыв.
— Потому что, — ответил он, — никто не должен знать, что у нас есть дети.
Кристина покачала головой, будто пытаясь стряхнуть с себя эти слова.
— Что вы такое говорите? Почему?
Сергей посмотрел на Екатерину. Та коротко кивнула.
— Екатерина была невесткой моего сына, — начал он. — Женой Максима Павлова, крупного бизнесмена.
Кристина побледнела. Олег медленно откинулся на спинку дивана, будто весь воздух вышел из его лёгких.
— Моя жена Татьяна уже тогда серьёзно болела. Мы жили в постоянной тревоге. А Катя была молодой, доброй, внимательной. Она заботилась о Танечке, делала дом светлее. Мы не заметили, как чувства стали другими…
Екатерина отвела взгляд к окну.
— Это была взаимная, но запретная любовь. Мы пытались бороться, молчали, ждали… Когда Татьяна умерла, мы признались обо всём Максиму. Решили быть вместе. Не прятаться.
— А он? — тихо спросила Кристина.
Сергей закрыл глаза.
— Он потерял мать, жену. Он воспринял это как betrayal. Был в ярости. Выгнал нас. Лишил всего. Начал преследовать. Сначала через суд, потом — через связи. Мы уехали. Скрылись.
Екатерина повернулась, слёзы блестели в её глазах.
— Он женился, но так и не простил. Знал, что у него теперь есть две маленькие сестры, и буквально сошёл с ума. Угрожал нам. Грозился уничтожить всех.
Сергей развёл руками.
— Мы отказались от всего: от бизнеса, от прошлого. Я исчез из всех баз данных, пишу книги под псевдонимом. Живём на остатки средств. Детей скрываем. Не из стыда, а из страха.
— Здесь, в посёлке, о них никто не знает, — добавила Екатерина. — Только вы.
— Мы привыкли, — сказал Сергей. — Прятаться. Жить в страхе. Даже дети научились играть шёпотом.
Кристина посмотрела на Олега. Он всё ещё не отводил взгляда от старика.
Они шли домой вдоль темных заборов, между высокими деревьями, которые казались черными силуэтами на фоне ночного неба.
— Ты их понимаешь? — спросил Олег, глядя вперёд.
Кристина долго молчала.
— Возможно, если бы у нас были дети… Но у нас их нет. И мне сложно представить, как можно скрывать других детей от одного ребёнка, прятать правду, как что-то постыдное. Всё это кажется… очень странным.
На следующее утро, когда Олег уехал по делам, раздался звонок в дверь. Кристина открыла. На пороге стояла Екатерина.
— Можно зайти? Хотя бы на минуту?
Она вошла, держа в руках небольшой свёрток. Лицо было смущённым.
— Простите за девочек, — начала она. — Мы не хотели…
Посмотрела Кристине в глаза и села на стул.
— Когда я предала мужа с его отцом… узнала, что не могу иметь детей. Считала это карой. Я не верю в Бога, но тогда решила — это наказание. Ходила в церковь, просила прощения…
Кристина села напротив.
— А потом… я забеременела. Может быть, помог этот ангелочек. — Екатерина развернула свёрток. Внутри был крошечный фарфоровый ангел. Старый, матовый, с едва заметной детской улыбкой. — Мне его подарила нищенка в церкви. Сказала: «Храни его. Он приносит надежду».
Она протянула его Кристине.
— Пусть он будет у вас. Даже если вы не говорили — я всё равно чувствую вашу боль. Вы знаете, о чём я…
Кристина взяла ангела. Не сказала ни слова.
Прошло несколько месяцев. Кристина проснулась рано. Небо было серым, тяжёлые облака висели низко. Олег ещё спал. В доме стояла тишина.
Она прошла в ванную, закрыла дверь. Ангелочек сидел на полке, как всегда. Она достала тест. Как обычно. Как тысячу раз до этого. За последние годы это стало чем-то вроде утреннего ритуала.
Тест лег на край раковины. Первая полоска — как всегда. Ожидаемая. Обычная. И вдруг — вторая.
Чёткая. Чёрная. Реальная. Как линия, проведённая судьбой.
Кристина не закричала. Не заплакала. Не побежала. Просто села на край ванны, закрыла глаза… и заплакала.
Взяла ангела в ладонь.
— Может, и не ты в этом виноват, — прошептала она. — Но пусть ты будешь рядом.
Олег проснулся от того, что она села рядом на край кровати.
— Олег… — тихо сказала она. — У нас будет ребёнок.
Он не поверил сразу. Но она показала. Он взял её за руку. Не сказал ничего. Только гладил ладонь, снова и снова, будто хотел убедиться — она настоящая. И всё, что происходит, тоже настоящее.