День был будничный, каких много — усталость давила после долгого совещания, голова гудела от бесконечного потока информации. В сумке — пакеты: гречка, молоко, салфетки для сына в школу. Шла домой, почти дошла до подъезда, как вдруг услышала тихий голос:
— Ну вот и дожила… Никому не нужна.
Замедлила шаг. Это бабушка Зина из соседнего подъезда — живёт на третьем этаже. Сидит на скамейке, маленькая, согнувшаяся в три погибели, в старом коричневом пальто и платке, с тростью между колен. Смотрит куда-то вдаль, словно говорит не мне, не кому-то конкретному, а просто миру.
Я прошла ещё несколько шагов, но что-то резко остановило меня внутри. Повернулась и пошла обратно.
— Бабушка Зина, ну почему так говорите?
Она вздрогнула, медленно перевела взгляд на меня.
— А чего? Детей нет. Подруг почти все на том свете. Соседи здороваются, да и только. Вот и разговариваю сама с собой, как водится.
Я села рядом, поставив пакеты на землю. Раньше мы особо не общались — лифт, привет-пока, и всё. Но сейчас сердце сжалось. Просто не могла пройти мимо.
— А вы к врачу давно ходили?
— А зачем? Кому я больная нужна?
— Мне, например, — ответила я.
Она внимательно посмотрела на меня, будто впервые увидела. И вдруг спросила:
— Как тебя звать-то?
— Даша.
— О… ты же дочка Веры с пятого этажа?
— Да. Лёшка мой сын, внук Веры. Мы тут уже восемь лет живём.
— Верочка… добрая женщина была. Царствие ей небесное. Ну ладно, Дашенька. Скажи честно — чего ты тут со мной сидишь?
— Потому что не могу просто пройти мимо. Вы так грустно сказали…
— Так и есть. Но спасибо тебе. Приходи ещё. Чаю попьём. Если не боишься старую каргу.
Я улыбнулась:
— Не боюсь. Завтра зайду, после работы.
— Слово?
— Честное.
Так началось наше странное, но настоящее соседство.
На следующий вечер принесла ей пирожки с работы.
— Только они горячие, аккуратно, — предупредила я.
— Горячие, говоришь… — задумчиво произнесла она. — А раньше у нас баба Клава такие пекла, что весь подъезд нюхал. Все получали по одному — шесть сковородок сразу!
Рассказывала долго, я слушала, кивала. Мы съели по два пирожка, потом я мыла кружки, а она поставила мне баночку с вареньем.
— Из крыжовника. Сама варила в прошлом году.
— Спасибо!
— Только не из вежливости ешь. Однажды моя внучка тоже так делала — «вкусно, бабуля», а потом нашла банку в мусорке. Открытую.
— У меня не так, — тихо сказала я.
— Вижу.
С каждым днём мы становились ближе. Через пару недель перешли на «ты». Она то называла меня Дашкой, то обращалась как к родной внучке:
— Ну ты у меня теперь как родная внучка.
— Ого! Это официально?
— Конечно. Только без документов.
Её квартира пахла старыми книжками, леденцами и чем-то очень уютным. Баба Зина не жаловалась часто — скорее, рассказывала истории. Про молодость, про танцы, про то, как строили с мужем дачу, про сына, который уехал в Германию и давно не звонил.
— Он не плохой. Просто там его жизнь, а у меня — здесь. И всё равно скучаю.
Мы сидели по вечерам, пили чай, иногда я заходила всего на полчаса — после ужина.
— Муж не ругается? — интересовалась она.
— Мужа нет. И некому ругаться. Только Лёшка иногда спрашивает: «Ты опять к бабе Зине?»
— Умный у тебя. Видит, что баба Зина — звезда ещё та.
— Точно.
Однажды я заглянула к ней в холодильник и поняла — ей плохо. Йогурт просроченный, пара яиц, хлеб и горсть таблеток.
— Баба Зин, а почему вы так питаетесь?
— Пенсия — на коммуналку. И аппетита нет.
Я ничего не сказала. На следующий день принесла контейнер с борщом, куриное бедро и салат.
— Ты с ума сошла? — удивилась она. — Ты богатая, что ли?
— Нормально всё. Просто знаю, как вам трудно. Мы и так варим — Лёшка по три порции берёт. Вам достаётся.
— Я не люблю брать…
— А не берите. Просто принимайте. Это не одно и то же.
Она не ответила. Только поцеловала меня в лоб.
На выходных предложила отвезти её к врачу — нога сильно болела. Сначала упиралась, потом согласилась.
— Скажи честно, зачем ты это делаешь? — спросила она.
Я завела машину, посмотрела на неё:
— Потому что однажды я услышала, как вы сказали, что никому не нужны. И я поняла — это неправда. Я хочу, чтобы вы это тоже знали.
Она заплакала.
— Ты добрая, Дашенька. Такая настоящая.
— А вы у меня тоже. Самая.
С того дня наша связь стала глубже. Иногда мы заезжали в аптеку, потом ко мне или к ней — кто где готовил. Разогревали еду, слушали радио, говорили обо всём. Без пафоса, без притворства. Просто вместе.
— Ты с работы прямо сюда приехала? — как-то спросила она.
— Ну да. Поужинали с Лёшкой, он уроки делает, а я к вам на полчасика.
— А он не ревнует?
— Нет. Он вас любит. Говорит: «Баба Зина прикольная» и рассказывает, что ваши истории интереснее школьных учебников.
Она улыбнулась. Молча. Но я видела — глаза заблестели.
И вот однажды прихожу к ней, а квартира преобразилась. Цветы на подоконнике, плед на диване, окна начищены до блеска.
— Баба Зин, вы что, уборку затеяли?
— Ага. Ты ведь мне жизнь устроила. Вот и убралась. Внутри и снаружи.
Я рассмеялась.
— Ну вы даёте.
— Да я что… Просто подумала: если ты приходишь — значит, мне не всё равно. Значит, стоит соответствовать.
— Да не надо, — ответила я. — Вы мне нравитесь любая. С улыбкой, с грустью, с капризами. Без масок.
Она вдруг замолчала, потом почти шепотом произнесла:
— А я тебя жду. Каждый день.
На мгновение я растерялась.
— Правда?
— Правда. С утра просыпаюсь, на часы посматриваю — вот, думаю, Даша уже на работе. А потом — может, уже едет домой. И сижу, думаю: что бы ей приготовить? Хотя чаще это ты приносишь. Но всё равно жду.
Я подошла и обняла её.
— А я не подведу.
— Я знаю.
Зима пришла неожиданно. Мороз, снег, а потом грязь, лужи, скользкие тротуары. Баба Зина стала реже выходить из дома — колено снова давало о себе знать. Я приносила термос с супом, теплые носки, а однажды даже притащила старый, но рабочий обогреватель.
— Ты меня совсем распустила, — бурчала она, пряча довольную улыбку.
— А как же! У меня такая бабушка — звезда! Ей полагается тепло и комфорт.
Она хмыкала, но теперь чаще называла меня «доченькой».
— Баба Зин, а у вас были дети?
— Был один. Саша. Уехал лет десять назад в Германию. Обещал вернуться, а потом просто нашёл там другую жизнь. Жену, детей. Я поняла — для него я теперь прошлое.
— Он звонит?
— Раз в год, может, два. На Новый год или день рождения. Иногда и забывает. Не обижаюсь. Просто… скучаю.
— Я рядом, — напомнила я.
— Вот и я говорю — теперь у меня есть ты.
Как-то вечером Лёшка приходит из школы и говорит:
— Мам, а ты знаешь, что баба Зина запомнила папу? Она сказала, что я весь в него. И рассказала, как он ей помог однажды сумки с рынка донести.
— Серьёзно?
— Да. Хотя это было лет десять назад. Представляешь?
Я удивилась.
— А ты к ней сам ходил?
— Конечно! Она попросила помочь коробку передвинуть. И ещё договорились играть в домино на выходных.
Я только головой покачала. Вот так — внук и бабушка. Не родные, но самые настоящие.
А потом у неё поднялась температура.
— Ничего страшного, — махнула рукой она. — Простуда, наверное.
— Не пойдёт. Поедем к врачу. Я беру выходной.
— Даша, да ты что! У тебя работа, ребёнок…
— А у меня ещё и вы. И всё это — не вместо, а вместе.
Она сдалась. Мы сделали анализы, прошли УЗИ. Диагноз — воспаление лёгких на ранней стадии. Врач сказал: повезло, что вовремя приехали.
Я оставила её у себя. Лёшка уступил ей комнату, а сам спал со мной на диване.
— Мам, она как настоящая бабушка. Можно, чтобы она иногда жила у нас?
— Посмотрим, солнышко. Главное — чтобы выздоровела.
— А я завтра принесу ей чай в постель!
И правда принёс.
Через неделю баба Зина уже шагала по квартире, кутаясь в платок, и пекла свои знаменитые оладушки.
— Выходит, я тебе нужна?
— Очень.
— А я — тебе.
— Да.
Мы переглянулись. И всё поняли.
В марте она купила набор для вязания и связала мне шарф — серый, в белую полоску, аккуратный и тёплый.
— Непразднично, зато практично. Как я, — усмехнулась она.
Я расплакалась. Потому что это был не просто шарф — это была забота, тепло, семья.
— Спасибо, баба Зин.
— Да брось ты. Мы теперь одна команда.
Сейчас прошло больше полугода с того дня, когда она сидела на скамейке и шептала, что никому не нужна. А теперь у неё целый график: понедельник — я прихожу с пирожками, среда — Лёшка читает ей сказки, суббота — она печёт сырники и зовёт нас на чай.
Как-то она сказала:
— Дашенька, знаешь… Я тогда тебя не просила. А ты пришла. Просто так.
Я кивнула:
— Иногда именно просто так и оказывается самым важным.
— А я ждала. Каждый день.
— И я. Только не знала об этом.
Она сжала мою руку.
— Спасибо тебе. За всё.
— А вам — за то, что впустили.
И мы сидели рядом. Две женщины из разных времён, разной крови, но одной семьи. Ведь родство — оно ведь не по рождению. Оно по выбору. По сердцу. По тому, что остаётся, когда слова заканчиваются, а люди остаются.