Меня зовут Светлана, но все называют меня просто Света. Мне двадцать шесть лет. И до сих пор, несмотря на годы, я не могу простить свою мать. Не потому что она была жестока или равнодушна — совсем наоборот. Она сделала то, что считала правильным, защищая меня и нашу семью. Но именно её выбор оставил во мне глубокую рану, которая не заживает. Эта обида живёт внутри меня уже больше двух десятков лет, как заноза, которую невозможно вытащить. Иногда я думаю: если бы я могла вернуть всё назад, я бы попросила её подумать ещё раз, прежде чем увезти меня из того дома, где было тепло, уют и моя прежняя жизнь.
Я родилась в большом, шумном городе, где казалось, всё возможно. В моих воспоминаниях мы были обычной семьёй, такой, как у всех. Отец работал в сфере логистики, потом перешёл в международную компанию — зарплата стала приличной. У нас была трёхкомнатная квартира в хорошем районе, иномарка, поездки в Турцию, дорогой детский сад с бассейном и английским языком. Мама не работала официально — она занималась домом и мной, а иногда брала заказы на пошив штор или скатертей. Дом пах выпечкой, холодильник всегда был полон, а отец каждый вечер приносил мне киндер-сюрприз. Казалось, так живут все дети. Позже я поняла, что это не так.
Со временем отец начал часто уезжать в командировки. Сначала на пару дней, потом на недели. Он всегда возвращался с подарками, счастливым, уставшим, но добрым. Я любила его встречать — он пах чужими городами, дорогами, кофе и новыми историями. Но со временем в доме стало тише. Мама стала меньше говорить, чаще задумываться. Они всё чаще закрывались в спальне, и я слышала, как они ссорятся. Громкие слова, обвинения, рыдания. Я не понимала, о чём они спорят, но чувствовала, что что-то не так. Мне тогда было около шести лет. В этом возрасте ты не знаешь, что такое измена, предательство, усталость в отношениях. Ты лишь чувствуешь, как исчезает привычная гармония.
И вот однажды ночью случилось то, что изменило всё.
Я проснулась от громкого крика. Мама плакала. Отец резко отвечал ей. Затем — удар. Резкий, хлёсткий звук, будто кто-то щелкнул ремнём по коже. После этого — тишина. Такая плотная, что даже дыхание замерло. А затем — всхлип, шаги, шуршание одежды. Я лежала в кровати, затаив дыхание, не зная, что делать. Я не понимала, что произошло, но чувствовала, как страх заполняет комнату.
На следующее утро мама собрала чемодан. Быстро, почти без слов. В рюкзак она кинула мои вещи. Когда я спросила, куда мы едем, она коротко ответила: «К бабушке». Больше ничего не сказала. Я думала, что это временно. Что мы скоро вернёмся. Но мы так и не вернулись.
Переезд был похож на побег. Никаких объяснений, никаких прощаний. Мама продала некоторые вещи, оформила какие-то документы, и мы сели в поезд. Мы ехали долго, через весь город, через поля и леса, пока не оказались в далёком уголке России — в Вологде. Город этот был для меня незнакомым, холодным даже летом, с узкими улицами и старыми деревянными домами, где пахло сыростью, капустой и заброшенностью.
Дом бабушки был таким же — старый, темноватый, с прогнившим крыльцом и половиками, которые давно пора было выбросить. Бабушка встретила нас строго, сухо, с взглядом, в котором читалась постоянная настороженность. Казалось, она ждала беды каждую минуту. Я надеялась, что это ненадолго. Что папа приедет за нами. Что они помирятся. Что мы снова будем вместе.
Он действительно приехал через неделю. Без предупреждения, внезапно. В руках он держал сумку с подарками, которые шуршали бумагой. Его голос звучал осторожно, полный надежды и страха одновременно:
— Поедем домой, — сказал он маме.
Но она не ответила. Её лицо было каменным. Только пальцы вцепились в моё плечо так сильно, что я вздрогнула от боли.
— Ты меня ударил, — произнесла она, и каждое слово было словно удар ножом.
Отец заёрзал, глаза забегали.
— Это был один раз… В порыве злости… Я же извинился!
Но мама даже не взглянула на него. В её глазах было что-то большее, чем просто обида — там читалось окончательное решение, принятое задолго до этой встречи.
После этого он ещё несколько месяцев пытался связаться с нами. Приезжал с цветами, писал сообщения, звонил. Но однажды он исчез. Навсегда.
Только годом позже я узнала, что они подали на развод. Что мама оформила алименты. Что она полностью оборвала связь с человеком, которого когда-то любила.
Школа в Вологде была не самой лучшей. Мат стал вторым языком задолго до того, как мы научились решать примеры. В третьем классе дети уже знали матерные слова лучше, чем алфавит, а к пятому — устраивали целые конкурсы частушек на переменах. Наша учительница математики приходила в одном и том же потёртом пиджаке, с запахом дешёвого коньяка и дрожью в руках. Она писала на доске, оставляя после себя облачка испарений, а мы делали вид, что не замечаем, как примеры на сложение превращаются в каракули.
Но даже здесь, среди серости и шума, находились маленькие островки света — потрёпанный томик Пушкина в школьной библиотеке, старая пианистка, которая терпеливо разучивала с нами «К Элизе» на расстроенном рояле, и девочка из параллельного класса, которая всегда делилась со мной бутербродом.
Я никогда не могла привыкнуть к этим улицам, к этим домам, к этому ощущению, что мы живём чужой жизнью. Мама устроилась продавцом в мебельный магазин. Мы не голодали, но это была совсем другая реальность — без подарков, без путешествий, без папиного смеха и запаха его любимого лосьона.
Сначала я спрашивала: «Где он? Почему мы не вместе? Почему ты не простила его?»
А мама всегда отвечала одно и то же:
«Он поднял на меня руку. И этим всё сказано».
Я молчала. Не спорила. Но в голове крутился вопрос: а разве одна пощёчина — повод разрушить всю семью? Он ведь не бил её каждый день. Не издевался. Не унижал постоянно. Просто потерял контроль один раз. Может быть, можно было попробовать начать всё заново? Ради меня?
Когда я повзрослела, я начала искать отца в интернете. Нашла. Он жил в городе, женился на другой женщине, у них родилась дочь. На фото он улыбался, держал ребёнка на руках, гулял в парке, водил их в кафе, ездил на выходные за город. Я смотрела на эти фотографии и чувствовала, как внутри сжимается сердце. Может быть, он не забыл меня?
Однажды я набралась смелости и написала ему:
«Привет, папа. Это Света».
Он ответил быстро:
«Ты как? Я часто думаю о тебе».
Я не знала, что ответить. Он предложил встретиться. Мы встретились один раз — в кафе у вокзала. Он принёс мне серьги и плитку шоколада. Говорил, что скучал. Я кивала, слушала, но внутри было пусто. Как общаться с человеком, который был частью твоего детства, но теперь кажется чужим?
Мама ничего не знала об этой встрече. Я не рассказывала. Что ей сказать? Что я вижу человека, которого она считает предателем? Что я всё ещё жду, что он приедет и скажет: «Я верну тебя домой»?
Иногда мне кажется, что я выросла с дырой внутри. Не потому, что отец нас бросил — он не бросал. А потому что мама не дала нам шанса. Ни себе, ни мне, ни нам всем вместе. Она выбрала защиту, но не попыталась сохранить. Не дала времени, не спросила меня — ребёнка, который тоже имел право на мнение. Отец был виноват. Да, он вспылил. Он сделал то, чего нельзя прощать. Но разве в жизни всё чёрно-белое? Люди ошибаются. Иногда они хотят исправиться. Любовь не обязана быть идеальной, но если есть хотя бы попытка — разве не стоит за неё цепляться?
Я выросла слишком рано. Научилась не мечтать, не надеяться, жить в рамках. Поступила в колледж, потом устроилась в офис. Недавно приезжала в город по работе. Нашла наш старый дом, постояла у подъезда, смотрела на окна. Вспомнилось: тёплое утро, запах кофе, мама в халате, отец собирается на работу, а я — маленькая, счастливая.
Как же хорошо было тогда…
Если бы можно было вернуть тот момент. Если бы я могла закричать: «Не уходите! Поговорите!» Но шесть лет — не возраст, чтобы быть судьёй. Мама выбрала защиту. Отец — свободу. А я осталась где-то между. Между детскими воспоминаниями и взрослыми обидами.
И я до сих пор не знаю, простила ли я её. Наверное, нет.